Часть 2
См. Часть 1
Виталий Орлов
«Так случилось, что «секьюрити гарда» Виктора Горенко направили охранять Шостаковича, и таким образом Ахматова узнала о том, что ее брат жив.»
Итак, Виктор Горенко начал писать Льву Гумилеву в апреле 1966 года, после известия о смерти Анны Андреевны Ахматовой. Дяде и племяннику найти друг друга помогла Наталия Ивановна Столярова — секретарь И.Г.Эренбурга, к которому Виктор обратился за содействием.Снимок с Шостаковичем сохранился у Льва Гумилева: вероятно, Виктор Андреевич прислал его ему вместе с семейными фотоснимками, полученными им когда-то от матери: «У меня есть много прекрасных фотографий нашего семейства, и если я почувствую, что жить осталось немного, хочу эти фотографии послать тебе. Здесь они никому не нужны, а для тебя будет интересно». Но вряд ли у Ахматовой мог быть снимок брата вместе с Шостаковичем. В те годы подобная фотография стала бы обличительным документом.
Первое письмо от «брата с Уолл-стрита» Ахматова получила в конце 1950-х. Письмо напугало ее, и, чтобы предупредить неприятности, она отнесла его в Большой дом. Там ей в вежливой форме ответили, что «переписываться или нет с американским родственником — это ее, Ахматовой, личное дело». Однако брату она тогда так и не написала — не сомневалась, что ее письмо в Америку стало бы реальной угрозой для только что вернувшегося из ГУЛАГа сына.
Лишь в 1963-м, прислушавшись к совету Эренбурга, она коротко ответила брату. Это было ее первое письмо после того, отправленного на Сахалин в 1926-м, после «антракта», как называет Виктор Горенко промежуток длиной в 37 лет. Письмо сестры показалось ему «лишенным искренности». Естественно, он не понял ни ее долгого молчания, ни сдержанного тона.
Более того, молчание Ахматовой и ее сдержанный тон вызвали его сердитую иронию: «Моя родная сестра, которую я очень любил, относилась ко мне с наплевательной точки зрения. То, что я остался живой в декабре 1917 г., она, бедняжка, понимала как какой-то скандал, о котором лучше не говорить. Когда я из Нью-Йорка писал ей и посылал подарки, она не хотела даже мне писать…». «Моя дорогая сестра, которую я очень любил, к сожалению, жила по принципу «Пляши, враже, як пан каже». Для моей дорогой сестры было большой неожиданностью найти меня живым после стольких лет, но, чтобы не разгневать строителей социализма, она решила не отвечать на мои письма. Она закаменела, словно стена».
В 1960-е Ахматова отправила брату несколько писем. Действительно, писала коротко — обстоятельства не располагали к подробному рассказу о собственной жизни. Тем не менее общением с братом она дорожила. В июне 1965-го перед поездкой в Париж из Лондона, где ей была вручена мантия доктора наук Оксфордского университета, послала ему телеграмму: «StayingoneweekHotelPresidentRussellSquareLondoncancableorcallmeSisterAnna» («Буду жить неделю в гостинице «Президент», Рассел-сквер, Лондон. Телеграфируй или позвони мне. Сестра Анна»). Он позвонил ей, но разговор не получился: «Когда я разговаривал с ней по трансатлантическому кабелю и сказал ей: «что ты хочешь меня спросить?», она ответила: «Что ты делаешь?» Иначе говоря, для аквитанки совершенно непонятно, что человек может делать в Нью-Йорке».
Л.Гумилев на могиле А.Ахматовой. Из архива семьи В.Горенко
После смерти сестры Виктор Андреевич стал настойчиво искать своего единственного близкого родственника, оставшегося в России — Льва Николаевича Гумилева. Ведь он для него «не чуж-чуженин» — это американец Виктор Горенко достал со дна своей памяти старый русский оборот. Писал он на полузабытом русском языке, иногда нарушая согласования слов в предложениях, легко вставлял в текст фразы на английском («на каком языке говорю я всю жизнь!»), французские слова записывал русскими буквами.
По просьбе В.А.Горенко Л.Н.Гумилев послал ему фотографии могилы Ахматовой. Понимая значимость этих снимков для истории культуры, Виктор Андреевич при содействии Екатерины Ольшевской, дочери своей двоюродной сестры, передал их в Нью-Йоркскую Публичную библиотеку и в Библиотеку Конгресса в Вашингтоне. Сообщил об этом племяннику и не без сарказма заметил, что Ахматова «более знаменита за границей, чем в Аквитании». Видимо, Лев Николаевич писал ему достаточно откровенно, по крайней мере настолько, насколько это возможно было в те годы. Виктору Андреевичу хотелось верить, что есть человек, которому он важен со своими историями, с болезнями, интересами, со своей памятью о прошлом, со своим мнением о современной политике.
Американца Виктора Горенко интересовала российская история. Он искал в ней аналогии с событиями современной «Аквитании»: «Хамство не началось недавно; вспомни город Углич. Кто-нибудь может тебе сказать, что мальчик, с которым поступили по-хамски, участвовал в каком-нибудь заговоре?». Не без основания судьбу царевича Дмитрия, убитого в Угличе, он ассоциировал с судьбой своего племянника. «Странное сближение» с Ахматовой, у которой в рукописи остались строки неоконченного наброска:
Зазвонили в Угличе рано —
У царевича в сердце рана.
В.А.Горенко и в старости не терял жадного интереса ко всему, что происходило вокруг. Его искреннему любопытству к жизни и миру не могла помешать даже начинающаяся лейкемия. Он сообщал племяннику информацию о событиях в Советской России, почерпнутую из американских газет: «В Москве живет английский беженец KimPhilby».
Скорее всего, это имя Л.Гумилеву тогда ничего не говорило. Но и В.Горенко, конечно, не подозревал, что окольными путями имя это связано с его сестрой. Ким Филби, советский агент, из-за возникшей угрозы разоблачения в 1963 году нелегально переправленный в СССР, работал в 1940-х годах в паре с Гаем Берджессом, который пытался поймать в свои сети Исайю Берлина. Соответственно, он, Исайя Берлин, иностранный визитер Ахматовой, был мишенью для органов. Значит, и вокруг Ахматовой шли опасные политические игры.
Виктор Андреевич задает в письмах вопросы, пытается понять далекую от него жизнь: «Мне, конечно, интересно, как ты живешь и как вообще жизнь в твоей деревне». «Правда ли, что в Ленинграде активно работает «самиздат?». «Мы много читаем в газетах об Аквитании и евреях, которые хотят выехать в Израиль. Трудно понять, что правда, а что пропаганда». Чтобы вместе разобраться в этом, советовал племяннику поработать над книгой «История еврейского народа в Восточной Европе».
ЛевГумилёв с мамой и бабушкой. Лев Гумилёв, А. А. Ахматова, А. И. Гумилёва. Середина 1920-х годов
Он знал, что «за последние 50 лет в Аквитании было много неприятностей и много аквитанцев погибло — большинство совершенно невинные люди». Но как остальные могли это допустить? Пытался понять сущность так называемого «Таганцевского дела», роль в нем Николая Гумилева: «Кто такой был Таганцев, был ли Николай Степанович знаком с ним?» Еще живя в России, В.А.Горенко прочитал в «Петроградской правде» от 1 сентября 1921 года список расстрелянных (61 человек) по приговору ЧК. Но как же это могло быть: «когда с совершенно невинными 61 человеком поступили по-хамски, то аквитанцы ничего против этого не имели»? Ему никак не постичь было той психологии, которую он назвал «дикарской». Он с гордостью писал: «Какое счастье, что я с аквитанцами никаких дел не имею. Какое счастье, что я гражданин Соединенных Штатов и умру под флагом полос и звезд».]
Старый и тяжелобольной Виктор Андреевич Горенко оставался весьма активным: озабоченный тем, чтобы его посылки в Ленинград с книгами, сигаретами, костюмом дошли до адресата, самолично обращался с ходатайствами на нью-йоркский Главный почтамт, пытался проследить действия советской таможни. Получив оттуда квитанцию, иронизировал: «Самое забавное во всей этой процедуре, что ее подписала сама кухарка». Он с удовольствием не один раз давал интервью, рассказывая о себе, о сестре, о своей семье. В.Горенко рассказывал племяннику, что достал билеты на спектакли с участием великих «невозвращенцев» — Натальи Макаровой и Рудольфа Нуриева, сообщил о смерти Игоря Стравинского, о приезде в Нью-Йорк Андрея Вознесенского. «Я постарался с ним познакомиться. Он очень любил мою дорогую сестру».
В 1965 году в Нью-Йорке вышел первый, а в 1968-м – второй том сочинений Ахматовой. Во втором томе было напечатано и эссе Ахматовой «Амедео Модильяни». В. Горенко пересказывает племяннику оттуда отдельные эпизоды столь непосредственно, будто сам был в те давние времена конфидентом своей старшей сестры. И снисходительно усмехается в письме, замечая, что тогда сестра не понимала «громадного таланта» этого художника, «считала его за обыкновенного макаронника».
Виктор Андреевич рассказывал племяннику, как в Вашингтонской Национальной галерее он вглядывался в «Nude reclining on blue pillow» Модильяни, пытаясь найти в лице модели черты Ахматовой. Не нашел.
Переписка дяди с племянником длилась 9 лет. Судя по его письмам, Виктор Андреевич передал и своей второй – американской –жене живой интерес и уважение к творчеству Ахматовой: «Моя Катрин уволилась в отставку и, прочитав, что на 10-летие со дня смерти Бориса Пастернака было собрание в память его, хочет с другой американкой, бывшей учительницей, приехать на аэроплане в Ленинград и, посетив собрание в память моей дорогой сестры, если оно будет, поехать на ее могилу».
Оборвалась переписка незадолго до смерти Виктора Андреевича, последовавшей 4 февраля 1976 года. Одно из последних своих писем он подписал: «Твой стрелянный, но не дострелянный дядя».
Когда читаешь эти письма, не покидает странное чувство: как будто тень Ахматовой присутствует в них, как будто это какое-то продление ее жизни за океаном…
Письмо о смерти дяди прислала Л.Гумилеву вдова Виктора Андреевича – Катрин.
Наша история на этом не заканчивается. Она продолжается в наши дни.
Продолжение следует
Автор благодарит директора Музея А.Ахматовой в Петербурге Н.И.Попову, Президента Общества русской культуры в Америке им. Пушкина В.Курченко и всех тех, кто предоставил ценную информацию и редкие фотографии.
